![[Е. Ю. Гуськова]](/img/Guskova_icon_co.jpg){kind=icon}
Вот уже второй раз в составе делегации членов российского Комитета поддержки сербского генерала Ратка Младича мне удалось посетить генерала в тюрьме Гаагского трибунала.
Генерал выглядел несколько усталым, но был очень довольным, к встрече готовился, закупил в тюремном магазинчике продукты: сыр, колбасу, фрукты, безалкогольное пиво, шоколад. Мы сидели за накрытым столом и разговаривали. Оба получали огромное удовольствие от беседы: я от того, что разговариваю с одним из главных участников войны в Боснии и Герцеговине, а генерал — потому что ему есть что сказать, а на заседаниях суда говорить не разрешают, даже с адвокатами переписываться, хотя сидят рядом. «Даже подмигивать не могу, только дышать», — с сожалением произнёс он. «Сразу меня выгоняют из зала».
Самое интересное слушать воспоминания о 90-х, запоминать подробности переговоров, встреч, событий на фронтовых дорогах. Опишу несколько эпизодов, о который рассказывал генерал, максимально приблизив текст к тому, что говорил Ратко Младич.
Меня интересовали встречи генерала с российским министром иностранных дел, его участие в переговорном процессе. Неожиданно Генерал начал вспоминать события 1993 г., когда разрабатывался план урегулирования в Боснии и Герцеговине (БиГ), известный под названием «План Вэнса-Оуэна». В конце 1992 — начале 1993 гг. было проведено 25 встреч с представителями воюющих сторон. Предварительно согласовывались основные документы, которые будут подписываться в Женеве — договоры о прекращении войны (вражды), о будущем государственном устройстве БиГ и о картах.
После четырёх месяцев консультаций лидеры трёх боснийских сторон собрались за одним столом переговоров в начале января 1993 г. В Женеву приехали Алия Изетбегович, Радован Караджич, Мате Бобан, президенты Югославии Добрица Чосич и Хорватии Франё Туджман, сопредседатели переговорного процесса Сайрус Вэнс (ООН) и Дэвид Оуэн (ЕС), а также командующий силами ООН Сатиш Намбияр. Сопредседатели полагали, что единственным жизнеспособным и надёжным решением, было бы создание децентрализованного государства, в котором многие из его основных функций будут осуществляться десятью автономными провинциями. Процесс согласования позиций сторон по предложенному плану был мучительным. Ни сербы, ни хорваты, ни мусульмане не были согласны с предложенным планом. Тогда было принято решение оказать давление на Радована Караджича, президента Республики Сербской. Главной фигурой должен был выступить Слободан Милошевич, но, оказывается, не исключался и командующий сербской армией генерал Ратко Младич.
Генерал вспоминал: «Я познакомился с Чуркиным в Женеве в 1993 г. Они с Козыревым позвали меня и генерала Толимира в Женеву, в русское посольство. Чуркин выглядел несколько скованным, видно было, что Козырев — главный. Мы находились в комнате, посередине стоял стол и на нём — ваза с сухими цветами. Козырев обратился ко мне: «Прощу Вас, товарищ Младич, присаживайтесь за этот стол, за ним Горбачёв и Никсон разговаривали». Я ответил: «Не хочу садиться за стол, за которым сидел Горбачёв, так как он подписал капитуляцию, разрушил Варшавский договор. Перейдите в другую комнату». А сам встал и ушёл. Козырев приказал сменить комнату. Я спросил его: «Вы министр иностранных дел России?». — «Да». — «А где находится Ваша семья?». — «В Америке». — «А кто Вас финансирует: США или Россия?». — «Россия». — «А почему семья в Америке? Кто их содержит?». — «Какое это имеет значение?». — «А значение вот в чём: нет тебе доверия!». А Чуркин мне: «Вы обижаете министра!».
Козырев хотел, чтобы я представлял политическое руководство Республики Сербской, чтобы подписал план Вэнса-Оуэна, я не хотел этого делать. Милошевич в то время на меня сильно давил, чтобы я от имени политического руководства подписал план Вэнса-Оуэна вместо Караджича. Политика — проститутка. А я военный, защищаю и буду защищать свою землю, свой народ. Республику Сербскую пока жив».
Через некоторое время генерал вернулся к данной теме. «В 1993 г. я приехал в Женеву. В Палате ООН в большом зале стоял огромный длинный стол. Сидят за ним Вэнс, Оуэн, Столтенберг, Садата Огато, мусульманская делегация — Изетбегович, Ганич, Халилович, Бобан, хорватская делегация — Гойко Шушак, Антон Тус в униформе, скроенной полностью по немецкому образцу 1945 г. От сербов были Караджич, Колевич, Краишник. Из Югославии — Чосич, Милошевич, Булатович, генерал Радинович. Мы все в гражданском, кроме Радиновича.
Встреча началась. Первым говорил Алия. Потом — Халилович. Он сказал: «Четники убили 200 тысяч мусульман, включая женщин и детей, 50 тысяч изнасиловали, в Сараеве нет воды, электричества, продовольствия, нужна гуманитарная помощь». Все обернулись к Чосичу: почему нет воды? Но ни он, ни Караджич, ни Колевич, ни другие не знали, почему нет воды. Решили сделать паузу, чтобы выяснить этот вопрос.
Встал Сайрус Вэнс, за ним лорд Оуэн. Вэнс подошёл ко мне, взял меня под руку: «Для меня большая честь попросить Вас выступить перед журналистами, давайте подойдём к камерам». Журналистов было много, наверное, 100 человек. ВВС, помню, задал вопрос, сколько мусульманских женщин мы изнасиловали. Я объяснял, что сербская армия этим не занимается, что это пропаганда, цель которой обвинить только сербскую армию во всех грехах».
Тут же генерал вспомнил забавный эпизод, как позже немецкая журналистка Рената Флотау два часа его уговаривала дать интервью для «Шпигеля». «Я спросил её: «Вы всё опубликуете, что я скажу?». Она ответила, что запишет слово в слово, что я скажу, а главный редактор оставит то, что посчитает нужным. Тогда я отказался давать интервью. На встрече присутствовал наш министр иностранных дел Алекса Буха, который тоже меня уговаривал. Я ни в какую. «Ну хоть давай сфотографируемся», — попросил он. У него был поляроид. Я согласился. Алекса Буха сделал два снимка. На первой фотографии я как бы хочу к госпоже приблизиться, а она испуганно отодвинулась. А на второй я приобнял её, и она приникла головой к моему плечу. Рената Флотау остроумно откомментировала фотографии: первая — до изнасилования, вторая — после».
Вернёмся к переговорам в Женеве. «После журналистов Вэнс повёл меня к столам, за которыми сидят делегации. Он стал уговаривать меня выпить кофе с Тусом. А он в немецкой фуражке! Я отказался.
Началось совещание. Все озабочены отсутствием воды в Сараеве. Дали слово мне. Я попросил переводить Колевича, а не официального переводчика, боялся, что будут неточности. Я открыл карту, на ней подробно были обозначены расположения нашей армии, хорватской и мусульманской, все подразделения. Предложил Халиловичу показать, где находятся резервуары с водой, чтобы мы обеспечили её доставку. Он не знал, не знал и причину, по которой вода не поступает в Сараево. Пришлось самому разбираться. Тут я впервые увидел мобильный телефон. Звоню Манойло Миловановичу. Он докладывает, что резервуары находятся в Бачево, на Илидже. Сюда ворвались мусульмане, всё сломали, вентили перекрыли. Спрашиваю: а можно ли исправить? Отвечает: сообщу через полчаса. Через полчаса звонит и докладывает, что мусульман прогнали, но те не дают, чтобы мы занялись починкой, обстреливают подходы. Тогда стало ясно, что мусульмане преднамеренно это сделали, чтобы обвинить сербов. А Сайрус Вэнс увидел, что мы владеем ситуацией, что можем и воду пустить, и электричество, и газ».
В разговоре Ратко Младич постоянно говорил о своей любви к России. Самые тёплые воспоминания связаны с его посещением Москвы 9-11 апреля 1995 г. Вот несколько эпизодов, которые удалось запомнить.
«Я поехал к Грачёву, стоим перед его кабинетом. Вышел Грачёв, обнял меня, мы расцеловались. Вошли в кабинет. Кабинет длинный. Он обратился ко мне: «Товарищ генерал, как я могу Вас называть? Мы — братья, могу ли звать «брат»? — Можешь. На стене большие картины: Жуков, Суворов, Кутузов, Фрунзе. А одно место пустое. Я спросил: «А это место для портрета Грачёва?». Грачёв говорит: «Это место, чтобы портрет генерала Младича повесить!». Я ему сказал: «Собери 50 генералов, я им расскажу о войне в Боснии». Тогда я хотел пойти и к Ельцину, но не получилось. Был на Поклонной Горе, в музее, все служители и художники, которые там работали, бросились ко мне, когда узнали, что перед ними — генерал Младич. В церкви я зажёг две свечи — за живых и погибших. У иконы оставил 100 марок. Я спросил, могу ли встретиться с патриархом? Кирилл, который отвечал за международные церковные связи, сказал, что завтра у меня состоится 15-минутная встреча с Алексием II. Разговор с Алексием II был очень тёплым. Он был воодушевлён, сказал, что приедет в Республику Сербскую. И приехал к нам, сербам. Был и в Косове. А в Сараево его мусульмане не пустили.
В Москве после Грачёва я поехал к Козыреву. Принимал он нас в низком старом здании в центре города. Вхожу — а там стулья позолоченные, картины в золотых рамах. Я рассказал министру о нуждах Армии Республики Сербской, просил помочь оружием и боеприпасами. А он отвечает: «Нет денег». А я ему: «Как нет денег? Ты сидишь на золотых стульях!». Козырев хотел мне подарить фигурку медведя. Говорил, что это национальный символ России. Я отказался брать. Какой же Россия медведь, если НАТО входит в Россию. Скорее заяц».
Во время нашей встречи было рассказано ещё о многих интересных эпизодах. Воспоминания носили характер ярких зарисовок официальных встреч, дружеских разговоров, жизненных коллизий, но об этом — в другой раз.