Балканы в планах России в первой половине XIX вв.

История российско-сербско-черногорских отношений сложна, неоднозначна, многогранна. В российской историографии развитие связей между Россией, Сербией и Черногорией рассматривалось как с точки зрения общественно-политического и культурного сотрудничества, так и с аспекта развития идеологических систем и программ славянофильства, панславизма, отношения русских общественно-политических деятелей, мыслителей, писателей.

Когда мы смотрим на эпоху становления и развития отношений между Черногорией, Сербией и Россией с высоты сегодняшнего дня, то видим, что они часто принимают искаженный облик, несут в себе черты мифа. Так, чувства черногорцев к русским до сих пор полны романтизма, преувеличенной нежности и благодарности. В России после современного десятилетнего кризиса на Балканах патриоты все чаще как заклинание повторяют тезис о многовековой дружбе, которую Россия предала, в то время как официальные политики вообще балканское направление не считают важным для современных международных отношений. Поэтому естественным становится обращение к истории отношений на государственном уровне. При этом нам хотелось бы ответить на вопросы: что преобладало в российской официальной политике на Балканах — желание прирастить территории, сделать политическое влияние прочным и непоколебимым, или это был чистой воды альтруизм; как складывались отношения между В«старшимВ» и В«младшимиВ» братьями, на чем они основывались — на бескорыстии русского царя, защищавшего народ единой веры, языка, формирующейся общей культуры, или же на стремлении России использовать Балканы в своих внешнеполитических целях?

Следует подчеркнуть, что Россию отличала на протяжении последних двух веков четко видимая во внешней политике непоследовательность и двойственность, которые и позволяли одним говорить о том, что Россия не помогала, а другим — продолжать любит Россию именно за то, что она так много сделала для становления сербской и черногорской государственности.

Чтобы понять российско-черногорские отношения, следует обратиться к более раннему периоду. Начало установления отношений между Россией и Черногорией на межгосударственом уровне относят к началу 18 в., к Петровской эпохе, связывают с Грамотой Петра I от 1711 г.

Этот период очень важен для понимания начала формирования отношений. Поставим вопрос — что стало для России мотивацией укрепления связей, которые заложили основу долгосрочных отношений — бескорыстная поддержка православия, помощь в борьбе за свободу или особый интерес, связанный с осуществлением внешнеполитических целей на восточном направлении?

В документах Коллегии иностранных дел России от 15 июня 1758 г. отмечается, что грамота 1711 г. писана Петром Великим черногорцам по вполне понятной причине — В«дабы они по христианству и единоверию против турок в войну вступилиВ»(1)и тем самым помогли русскому царю. Именно поэтому В«тогда черногорцы в войну против турок и вступилиВ». Черногория стояла перед выбором — стать подданной Турции или принять помощь России, понадеяться на ее защиту. Осенью 1710 г. создались и благоприятные внутренние условия — Данила Шчепчевич Петрович победил В«исламизированных сународникаВ» и создал основу для сближения с православной Россией. Выбор черногорцев в пользу России был сделан.В«Черногорцы под предводительством своего митрополита Даниила Петровича Негуша начали войну с турками на своих границахВ»(2). Однако черногорцы дорого заплатили за этот выбор. В 1712 г. Султан Ахмет III послал на Черногорию 60-тысячное войско, а в 1714 г. турки под началом Нуман паши численностью 120 тыс. штыков напали на Черногорию. В 1715 г. митрополит Даниил приехал в Петербург и рассказал, что султан прислал в провинцию свои войска, В«многих порубилиВ», многих в рабство увезли, пожгли монастыри и церкви. Россия была щедра, она тоже платила обещанное — митрополиту было выдано денег на расплату его долгов, на созидание церквей и монастырей, на раздачу народу. Привез митрополит в Черногорию и грамоту с благодарностью и похвалой за военную помощь. Кроме того, черногорцам было обещано, что царь не оставит их впредь и за верную службу наградит.

С этого времени наблюдается расширение русско-черногорских контактов. В 1743 г. в Петербург приезжал митрополит Сава, получивший 4 500 рублей, в 1753 г. — архиерей Василий Петрович. Василий уже расширяет число просьб — кроме материального награждения и В«пожаловании материиВ» появляется прошение о защите от турок, об открытии в Черногории В«славянских малых школВ», о выезде черногорских вельмож с семьями в Россию(3). Россия благосклонно обещала защиту от Турции, так что начало покровительства России можно датировать серединой 18 в. Через пять лет Василий вновь приезжает в Россию и просит принять Черногорию в российское подданство, а из офицеров-черногорцев создать в России полк. Естественно, что просьба о подданстве не могла быть рассмотрена, а вопрос о ежегодном В«пенсионеВ» в 15 тыс. рублей был решен. В этот момент черногорцы обращали внимание российских властей на то, что без постоянной материальной поддержкиРоссией войска Черногории последняя не сможет защищаться и выстоять, и В«со временем пропадет и сделается подданным турецким, а при том и от христианства отступитВ».(4)

С середины 18 в. царское правительство начинает посылать в Черногорию своих представителей (Пучков, подпорутчик Михайла Тарасов). Это было время взаимного знакомства. Русские дивятся черногорским обычаям, отсутствию государственности, отсутствию власти у митрополита. Так, М. Тарасов отмечает, что среди черногорцев лишь небольшое число В«доброжелательных и усердных к РоссииВ». Эти качества проявляются только тогда, когда получают подарки и деньги, подчеркивает он.(5)

Использовала черногорцев и Екатерина Великая. В 1769 г. императрица во время войны с Турцией В«прислала Черногорцам грамоту, вызывая их напасть на пограничных им турок, что и было черногорцами исполненоВ»(6). То же повторилось и в 1788 г.

Нельзя сказать, что Россия была безальтернативным выборомЧерногории. В конце 18 в. за свое влияние в Черногории активно боролась Вена— австрийских монарх также посылал знаки своего расположения, грамоты, порох, свинец и своих представителей. Одни должны были склонить Черногорию на свою сторону, другие — снять план Черногории и составить подробное описание земель, показав В«в чем может оная быть полезна австрийскому дворуВ»(7). Венский кабинет, по донесениям российских дипломатов, склонял Черногорию присягнуть на верность Австрии и даже В«присоединить Черногорию к Австрийской империиВ»(8). В 1797 и в 1798 г. за черногорские дела ходатайствовал в Петербурге Н. Черноевич-Давидович. Он писал по прибытии в Петербург о старании германских начальников склонить черногорцев на свою сторону против России.(9)

Имела свои виды на Черногорию и Франция. Известно, что аббату Дольчи удавалось настроить Негоша в пользу Франции. В конце 18 — начале 19 в. в связи с русско-французским противоборством в Восточном Средиземноморье и наполеоновскими войнами Россия активизирует свою политику в Черногории. Павел I на обращение черногорского митрополита в 1798 и 1799 гг. подтверждал покровительство России черногорскому народу, обещал помощь в защите от внешних врагов и возобновление ежегодных субсидий на В«общенародные надобностиВ» в 1 тыс. червонцев.

Смотрели черногорцы и на Италию. Митрополит Петр I Петрович Негош писал в 1803 г., что бедность и голод заставляли черногорцев пытаться просить у итальянского короля землю для поселения 300 черногорских семейств. Однако митрополит успел удержать их от этого шага.(10)

Почему же у других стран не получилось склонить Черногорию к постоянной дружбе и сотрудничеству? Как отмечали в России, потому, что В«народ черногорский непоколебим в своей неограниченной преданности к высочайшему нашему дворуВ»(11). Россия смотрела на Черногорию как на страну, где В«одна и та же религия и почти одинаковый язык всегда обеспечивали России многочисленных сторонниковВ»(12). Российский двор верил, что выбор Черногории был добровольным. Министр иностранных дел России А. А. Чарторыйский писал, что черногорский народ В«добровольно бросился в ее /России/ объятияВ»(13). Для Черногории важную роль играла религия и всесторонняя поддержка России. Как писал Петр I Петрович Негош, для черногорцев главное в приверженности России — В«единовериеВ», защита христианства(14). Однако многое значили и материальная, и духовная поддержка.

Что же лежало в основе постоянного внимания России к Черногории, покровительства, которое становилось постоянным и традиционным? Документы показывают, что император и его министры прежде всего говорили о вере и родстве этническом, упоминая: В«единоверие и единоплеменствоВ», В«единый закон, единый язык, единое происхождение, столь долголетняя дружбаВ»(15). Александр I называл это коротко — В«заветы религииВ». Однако они становились важным рычагом политики тогда, когда Россия имела вполне конкретные планы в отношении Черногории. Именно с конкретных планов и просьб начинались грамоты Петра и Екатерины.

Общие потребности преобразований органов центрального управления после воцарения на престол Александра I определили и разработку новой внешнеполитической концепции, и учреждение Российского Министерства иностранных дел(16)8(20).09.1802 г.

Александр I имел склонности к внешней политике, которые в нем поддерживала и воспитывала его бабушка императрица Екатерина II. В июле 1801 г. он начинает вырабатывать основы внешней политики с общих принципов, среди которых актуальными до сих пор, а значит В«столбовымиВ» являлись: В«Великая держава, если она руководствуется справедливостью, может действовать открыто и предоставить хитрость, которой прикрывается слабость, тем, кто не может рассчитывать на свои собственные силы. Мои посланники обязаны защищать интересы великой империи.., действовать твердо и прямодушно, но они не должны забывать, что их государь никогда не пожелает злоупотреблять своим могуществом, что он уважает права и правительств, и независимость наций...В»(17). В то время император говорит, что у него нет завоевательных планов и проектов территориальных приобретений.

Следовательно, в основу внешней политики пока только заявлены — справедливость, расчет на собственные силы, защита интересов государства (читай — прагматизм), твердость, прямодушность, незлоупотребление могуществом, уважение независимости других стран.

В 1801 г. православные сербы или черногорцы не были приоритетом царской внешней политики, в дипломатических документах чаще упоминается Албания(18), чем Сербия или сербы. Царь защищал целостность Турции, т. к. боялся, что из-за любого восстания христиан на турецкой территории у Турции В«пробудится и примет серьезный характер ненависть к христианскому имени, направленная против насВ»(19). Ему было выгодно иметь в лице Порты соседа, В«не дающего никакого повода для жалобВ»(20). Поэтому он был против восстания славянских народов на Балканах. Общая стратегия царского правительства заключалась в восстановлении отношений с Англией и Австрией, в заключении мира с Францией, от которой, по мнению руководителя ведомства иностранных дел Н. П. Панина, исходит самая большая опасность из-за В«революционных бедствийВ» которые они несут с собой(21). В то время естественными союзниками Россия считает Австрию, Пруссию и Великобританию. Она печется о целостности Турции, пытается обеспечить ее защиту от Франции, поскольку в слабом государстве видит для себя безопасность. В«Один из принципов моей политической системы будет заключаться в том, чтобы всегда содействовать всеми моими силами сохранению государства, слабость и плохое управление которого являются ценной гарантией безопасностиВ», — пишет Александр I.(22)

Однако во многих документах прагматическая политика присутствует параллельно с мыслью о находящихся в кабале христианах. Александр I уверен, что славяне на Балканах — искренние В«многочисленные сторонникиВ» России, осознает их исконную приверженность себе, которую нужно подогревать. Министр иностранных дел А. Р. Воронцов 28 августа 1803 г. упоминает, что религия становится основанием того, что славянское население станет приверженцем России В«в любое время, когда она захотела приложить к этому усилия. Доброе согласие, существующее в настоящее время между Россией и Оттоманской Портой, казалось бы, предписывает нам не использовать эти возможности и прервать многочисленные связи, издавна установленные нами с этими народамиВ». Но нельзя создавать для Турции В«роковых обстоятельствВ»(23). В июле 1803 г. в дипломатической переписке с большим удовлетворением упоминается, что В«одна и та же религия и почти одинаковый язык всегда обеспечивали России многочисленных сторонников. Не подлежит сомнению, что там имеются проекты достижения независимостиВ»(24). Но позиции России по этому возможному событию еще не выработано.

В сентябре 1804 г. императора российского заботят другие вопросы, нежели Оттоманская империя, но царь предвидит возможные изменения в статусе Порты, и его волнует положение христианского населения. В секретной инструкции товарищу министра юстиции Н. Н. Новосильцеву Александр I упоминает о том, что, если В«существование Оттоманской империи в Европе станет невозможнымВ», то надо договориться, В«каким образом лучше устроить судьбу ее различных частейВ», В«необходимо будет в случае возможности обеспечить по крайней мере более сносное существование христианским народам, стонущим под владычеством ПортыВ»(25). Следует учесть, что эти рассуждения появляются в период, когда Россия готовит проект союзного договора с Турцией о возобновлении русско-турецкого оборонительного союза. Здесь совершенно очевиден прагматизмроссийской политики, но одновременно уже ощущается появление сочувствия и покровительства.

Планы в отношении славян пока неопределённы, они лишь В«обсуждаютсяВ» с советниками, но вполне очевидно, что они бескорыстны. В дополнительной инструкции к Новосильцеву Алескандр I мечтает: В«Если бы нам удалось ввести с согласия Турции гарнизоны в некоторые ее владения и если бы эту империю следовало сохранить, то перед уходом оттуда можно было бы добиться создания одной или двух республик — греческой и словенской — под сюзеренитетом обеих(26)империй...В»(27). Одновременно проявляется соперничество с Австрией за влияние на сербов. Кто будет за них ходатайствовать перед Портой — Россия или Австрия?(28)

Таким подходом в идеологии внешней политики России утверждалась двойственность поведения на международной арене— с одной стороны, заботиться о сохранении приверженности к себе православных балканских народов, обещать им помощь и покровительство, а с другой — не дать им подняться на вооруженное восстание. Александр предполагал В«воспрепятствовать тому, чтобы народы, которые постоянно жаждут независимости, смогли бы ее добиться путем, противоречащим интересам РоссииВ»(29). Россию больше заботил проект союзного договора с Турцией и возобновление русско-турецкого оборонительного союза, хотя и беспокоило снижение влияния России в регионе, утрата прежних связей. Упомянутая двойственность постоянно присутствовала в политике осторожного Александра I. В минуты, когда покровительство ослабевало, то место В«покровителяВ» стремились занять другие страны. Россия спохватывалась и пыталась восстановить ускользающее доверие единоверцев. Например, Россию беспокоило усиление влияния Франции в Черногории. По донесениям консула в 1803 г., если французы В«пожелают сделать десант к черногорским берегам для дальнейших покушений на Албанию, будут приняты охотно черногорцамиВ»(30). В октябре 1803 г. было наконец-то решено послать в Черногорию доверенную особу, генерал-лейтенанта графа Ивелича с целью противодействия французскому влиянию в этой стране.

Поддержка России не всегда была бескорыстной. Русский царь, был не прочь использоватьприверженность славян к России в своих интересах. Например, можно ее было употребить против Франции, которая стремилась дружить с черногорцами, и высадиться в Черногории. Здесь мы наблюдаем проявление элементов шантажа для Турции и В«управляемостиВ» для Черногории. Министр иностранных дел А. Р. Воронцов пишет 8(20) октября 1803 г. посланнику в Константинополе А. Я. Италинскому о том, что надо напомнить Турции о позиции России, т. к. государь император печется В«о сохранении целости Турецкой империи. И попытаться договориться с митрополитом черногорским, чтобы В«славяно-сербские народыВ» противопоставить ополчению французскому, их В«хищническим завоеваниямВ». М. К. Ивелич должен следить за поступками митрополита, В«образовать мнение народноеВ» против французов. Иначе митрополита пригласят в Петербург В«для отдачи отчета в деяниях своихВ», поскольку в своих делах он зависим от Синода Русского (I-1, С. 531.).

Россия рассчитывала в случае необходимости использовать черногорское войско в своих военных планах, а заодно и В«ободрить наш славяносербский народВ»(31). Пытаясь предупредить высадку французского десанта на Адриатическом побережье, министр иностранных дел России А. Р. Воронцов предписывал М. К. Ивеличу объединить силы Герцеговины и Черногории для борьбы с французами(32). Черногорцы много помогали России, отзывались на все ее просьбы. Негош в ответ на предложение России сообщал, что готов выступить в Герцеговину, взять крепость Никшич, что совпадает с чаяниями всего черногорского народа(33). В«Черногорцы помогали адмиралу Сенявину в войне противу французов в Боко-ди-Катаро, близ Рагузы и на островах ДальматийскихВ»(34). При необходимости император напоминал черногорцам об их обязательствах быть преданными только России, использовал их приверженность и зависимость в своих интересах. Через своего посланника Ивелича Россия пыталась настроить народ черногорский на дружбу только с Россией. Одновременно Россия пыталась осуществлять контроль за процессом развития национально-освободительного движения, проводя политику его сдерживания, исходя из своих собственных внешнеполитических интересов. В определенном смысле славяне были политическим орудием в политике Российской империи. Частично это проявлялось в контроле за процессом развития национально-освободительного движения, в политике его сдерживания, в соперничестве с Австрией.

Следует подчеркнуть, что планы черногорцев о приобретении независимости шли намного дальше, чем того желала Россия. Однако они не могли проигнорировать Россию, согласившись на ее покровительство. Черногорцы готовы были воевать за свою независимость, но спрашивали разрешения Александра. Черногорцы во главе с митрополитом писали русскому царю в октябре 1805 г.: В«Правительство во всех важных делах ничего отнюдь не предпримет без ведомства и согласия высочайшего двора российского, а на таковой случай всегда будет приглашен присутствовать в правительстве и на генеральном сейме уполномоченный от высочайшего двора...В»(35). Ежегодный же расход на содержание правительства и гвардии черногорской должна сносить русская казна в размере 19700 талеров. Ответ же черногорцам был ждать, причем ожидать В«с терпением и молчаниемВ», пока Россия сама их не освободит от турок, используя свои дипломатические каналы. Другие же страны в это время были уверены, что Россия подстрекает черногорцев к восстанию.(36)

Владыка Черногории Петр I Негош играл большую роль в подъеме антитурецкого движения на Балканах. Известно, что в мае-июне 1809 г. он направлял воззвания к воеводам, кнезам, священникам и жителям Западных областей Балкан с призывом присоединиться к борьбе сербского народа против турок. Однако Россия не дала черногорцам В«ни единого патронаВ».(37)

В мае 1807 г. митрополит предлагал создать словено-сербское царство в составе Черногории, Боки Которской, Герцеговины, Рагузы и Далмации, управлять которым должен бы был россиянин. Митрополит просил Александра В«принять титул словено-сербского царяВ»(38). Ответ был лаконичным: В«Обстоятельства не позволяют России заняться этим деломВ»(39). Петр I Петрович Негош просил о помощи и поддержке, но Александр I был сдержан, не шел против Стамбула и Вены.

После окончания наполеоновских войн и заключения Тильзитского мира (1807 г.), который не оправдал надежд черногорцев, русско-черногорские связи ослабевают. Тем не менее Негош с большой любовью и патетикой писал о России. В 1808 г. он говорил о том, что для него Россия — святыня и В«знаменитая слава величайшего народаВ», что без русских падут и все другие славянские народы, называл русских единоплеменными братьями.(40)

Двойственность поведения Петербурга отчетливо проявилась во время Первого сербского восстания. Не желая портить отношения с Портой, Россия одновременно проявляла заинтересованность в том, чтобы В«облегчить судьбу этого народа и привязать его к намВ»(41). К этому следует добавить как мотив участия России в защите христианского населения — соперничество с Австрией.

В самом начале Россия не имела никаких четких планов по отношению к восставшим, хотя стремилась к тому, чтобы они стали В«опираться на посредничество императорского двораВ». Посланник в Константинополе А. Италинский писал в Петербург, что надо сделать все, чтобы гарантом и посредником между Портой и сербами стала Россия, а никто другой. Компромисс в этой двойственности был найден — надо вынудить Порту В«дать согласие на наше посредничествоВ», сделать так, чтобы у нее не было другого выхода(42). Соперничество с Австрией и в этом вопросе, и за влияние среди сербов становится доминантой. Италинский пишет: В«венский двор будет стараться поддерживать их...и противодействовать нам, поскольку он не может не отнестись ревниво к тому влиянию, которое приобретет императорский двор благодаря такого рода вмешательству в пользу сербовВ».(43)

События развивались для России неожиданно. Сербы поднялись против белградских дахиев, которые их притесняли, заверяя Порту в своем повиновении, а Порта с самого начала поддерживала сербов в их борьбе против дахиев и хотела дать им В«гарантии и преимуществаВ»(44). Сербы обратились к Австрии за поддержкой, но та им отказала и оповестила об этом Константинополь. Даже начала снабжать оружием турецкий гарнизон белградской крепости. Султан все восстание держал под контролем до тех пор, пока сербы не распространили свою месть дальше на всех турок, начали повсюду истреблять магометан, разрушали мечети и сжигали их деревни, а затем объявили восстание против Порты. Сербов ждал В«гнев султанаВ»(45). Принятие посредничества между сербами и Портой Россия рассматривала как условие для восстановления спокойствия в этом крае.

Из двойственности политических устремлений проистекал и главный лейтмотив поведения — стараться В«облегчить положениеВ» христианского населения, но не вызвать подозрений у турецкого правительства. Исполнение договора с Турцией стояло на первом месте, а помощь православным единоверцам — на втором. Намерения были добрые, но поставка оружия или денег в июле 1804 г. так и оставались лишь В«добрыми намерениямиВ», а переговоры относительно сербских повстанцев велись осторожно. Защита обещалась в будущем.

В сентябре 1804 г. сербы обращаются за военной и материальной помощью к России. Россия все же начала давать деньги. В ноябре 1804 г. Россия замышляет склонить Порту к тому, чтобы дать сербам князя из их среды. Именно в это время намечавшаяся идея покровительства приобретает наиболее осязаемые черты. И она крепнет, начинает в отдельные периоды даже доминировать над прагматизмом.

В покровительстве как явлении преобладал, прежде всего, дипломатический компонент. Но история дала примеры и военного сотрудничества Сербии и России, хотя в начале века — и недолгого по времени. В 1806-1812 гг. во время русско-турецкой войны, имевшей очень большое значение для борьбы сербского народа за независимость, Россия оказала открытую военную поддержку сербскому восстанию. Она заключалась в снабжении сербов оружием, боеприпасами, денежной помощью, в совместных действиях войск, в посредничестве России в сербско-турецких переговорах по урегулированию спорных вопросов, в помощи офицерами по обучению и по формированию регулярных воинских отрядов. В июне 1812 г. главнокомандующий Дунайской армией П. В. Чичагов предполагал, что в случае войны между Россией и Францией, русские войска В«могут вступить в Сербию и вместе с сербами действовать для освобождения народов славянских и покорения противников нашихВ»(46). Упоминалась и возможность службы сербских солдат в русской армии. Сербские отряды были сформированы в июле 1812 г. для совместных действий с русской армией вне границ Сербии(47). Россия поддержала требования сербов относительно административной автономии. В ходе переговоров о мире российские дипломаты настаивали на улучшении положения сербов и добились включения в Бухарестский мирный договор (май 1812 г.) статьи 8, согласно которой Порта обязывалась предоставить сербам определенную автономию во внутреннем управлении. И Карагеоргий, и Милош Обренович постоянно обращались к России за помощью и поддержкой.

Примеров двойственности в политике России можно привести много. Например, Александр I советовал Порте выполнять свои обязательства по Бухарестскому миру 1812 г., а сербам — проводить гибкую и осторожную политику. Или отношение России к греческому восстанию: В«Мои принципы никогда не позволят мне поощрять восстаниеВ», но В«жертвы происходящих событий находят у Вас поддержку, когда такое бедствие обрушивается на народ, с которым нас связывают священные узы единой верыВ» (ВПР, Т. 12, С. 94). Когда Россия летом 1812 г. встала перед выбором — поддержать сербов или отстаивать интересы России из-за начавшейся войны с Наполеоном, то возобладал прагматизм, приоритет был отдан национальным интересам, и все русские войска были выведены из Сербии.

Таким образом, в начале века приоритетом для России было общеевропейское направление. Но в это время складывается идея дипломатического покровительства христианским народов, которая, правда, стояла из-за национальных интересов, как их понимал император Александр I. В разные периоды соотношение между этими двумя факторами (прагматизмом и помощью единоверцам) было разным — то один, то другой пытался доминировать. Какие факторы влияли на это? — Естественно, расклад политических сил в европейских дворах, личные качества, образование, идеология царя и приближенных. При этом следует помнить, что в русском дворе не было единства по многим вопросам. Почти всегда существовала, говоря современным языком, патриотическая партия, и партия более умеренная. Например, по поводу греческого восстания в придворных кругах Петербурга многие известные военачальники, дипломаты, государственные деятели (второй статс-секретарь по иностранным делам И. Каподистрия, военный министр граф А. И. Чернышев, генерал граф М. С. Воронцов, управляющий министерством внутренних дел граф В. П. Кочубей, генералы А. П. Ермолов, П. Д. Киселев, А. А. Закревский и др.) видели долг России в защите единоверцев, не исключая войны с Портой. Умеренного курса придерживались великий князь Константин Павлович, министр финансов Д. А. Гурьев, К. В. Нессельроде. Сам Александр I начинал с умеренности, был противником крайних мер.

Восточный кризис 20-х годов выявил остроту международных противоречий, высветил разное отношение европейских держав к вопросу о дальнейших судьбах европейских владений Османской империи. Целью европейских государств и России было взять под политический контроль Балканы, поэтому особо остро проявилась борьба за лидерство в урегулировании греко-турецкого конфликта,

Двойственность, о которой мы говорили, отчетливо проявилась в греческом восстании. Вначале царь осудил греческое восстание, занял выжидательную позицию, несмотря на давление части двора (т. н. русской партии), на нарушения Турцией соглашений, на собственные интересы безопасности в Черном море. В отличие от правителей более позднего периода Александр I держал в своих руках все нити внешней политики и считал, что России по многим параметрам выгоден мир. И среди прочего — для сохранения равновесия в Европе. Все это выглядело как полное равнодушие к гибели греков и сербов, забвение проблем черногорцев. России не удалось организовать коллективный демарш союзных дворов по поводу расправ с христианским населением. В результате восстания значительной части христианских провинций Оттоманской империи посланник России в Константинополе оказался В«в трудной обстановкеВ». С одной стороны, надо было проявлять лояльность Турции, а с другой, — В«человеколюбие в отношении несчастных, которых мы не можем бросить без защиты, когда им угрожают репрессииВ», — писал Александр I посланнику в Константинополе Г. А. Строганову 31 марта 1821 г.

В последний год правления Александра I происходят изменения во внешней политики России в сторону ее активности на В«сербскомВ» направлении: выставляет требования к Порте об освобождении сербских депутатов, находящихся в заточении в Константинополе, защищает привилегии Сербии, стремиться не допустить нового разгрома сербского княжества османскими войсками, борется за возвращение Портой Сербии округов, отторгнутых в 1813 г., поддерживает требования сербских депутаций во время переговоров в Константинополе. При этом Россия подчеркивает свое бескорыстие в Восточном вопросе(48). Постепенно покровительственная политика России в отношении православного населения Балканского полуострова набирает силу и становится традиционной. Затем покровительство перешло в защиту и поддержку движения за национальное освобождение, за становление государственности. Документы показывают активные действия в пользу греков, прямые требования к Порте прекратить репрессии. Большое влияние на царя оказало российское общественное мнение.

В историографии русско-турецкой войны 1828-29 гг. западная историография преувеличивала экспансионистские цели России. Среди условий, которые Россия выдвигала Турции были — подтверждение привилегий Сербии, умиротворение Греции. Это во многом усиливало влияние России на Балканах, совпадало с интересами Сербии. Но прагматизм царской политики проявился в эти годы со всей силой. Из-за опаски подъема национально-освободительного движения на Балканах и осложнения отношений с Англией, Францией и Австрией царские власти не дали официального разрешения на использование помощи сербов и черногорцев. С другой стороны, Милош Обренович, рассчитывая на помощь России, ставил иногда перед ней неосуществимые цели. Так, в 1827 г. он просил Россию помочь получить наследственную власть, на что К. Нессельроде ему отвечал, что в Оттоманской империи такими правами не обладает никто, кроме Султана, поэтому предлагал князю снискать В«благорасположение и доверенность ТурцииВ» исключительно В«верностью и мирным житиемВ»(49). Несмотря на промахи военных планов и идеологические просчеты верховного командования, Россия во время переговоров в острой дипломатической борьбе умов, приемов и интриг отвоевывала себе авторитет в Греции и на Балканах. Порта по Андрианополькому миру (сент. 1829) признала существование двух государств — Греческого королевства (автономия) и Сербского княжества (автономия, возвращение шести округов), укрепила и расширила автономию Дунайских княжеств.

Особенно прочными отношения России с Сербией и Черногорией становились тогда, когда русский царь включал Балканы непосредственно в орбиту своих внешнеполитических интересов. Например, в 30-е годы XIX в. Николай I стал придавать Черногории большее значение в соответствии с планом создать на Балканах свою опорную базу. Увеличились субсидии. Петр II Петрович Негош смог укрепить государственную организацию. Развивалась просветительская деятельность, населению оказывалась помощь в голодные годы. В середине XIX в. у Николая I возникла идея о привлечении балканских народов к вооруженному выступлению против Порты в ходе надвигавшейся русско-турецкой войны. Периоды же охлаждения были связаны с несовпадением стремления Черногории к большей самостоятельности, независимости и планов России по этому вопросу в конкретный исторический период.(50)

Во всех этих войнах территориальной экспансии России не наблюдалось. Николай I, следовал во многом политике брата. В феврале 1828 г. он объявил В«об отказе от всякого территориального приращения и любой односторонней выгодыВ», как добровольное обязательство, принятое пред лицом Европы.(51)

В 30-е годы российское правительство не видело необходимости в расширении своих владений за счет земель на Балканах. Для нее наиболее важными становятся вопросы В«целесообразности того или иного размежевания балканских земель, их политического статуса и принципов устройства. Решение этих проблем с помощью России могло укрепить ее положение на Балканах, что имело для нее не только большое политическое, но и военно-стратегическое значение. А это влияло на ее отношения с Турцией, на решение проблемы проливовВ»(52). Парадоксом истории является тот факт, что реакционная александровско-николаевская Россия, так и не получившая своей конституции, не разделавшаяся с крепостным правом, активно борется за освобождение славянских и православных народов из-под турецкого ига, за принятие Конституций и реформы. Кстати, реформы в Дунайских княжествах в историографии называют реформами, которым нет равных по широте и значению среди тех, которые русское правительство проводило за пределами своей страны.(53)

При Николае I влияние России на Балканах было очень велико. Именно на это время падает упрочение отношений и с Черногорией, увеличивается денежная помощь ей. Интересы Сербии учитывались в целом ряде договоров. Осознавая, сколько Россия сделала для Сербии, она начала политическое влияние переводить в плоскость прямых указаний, причем, исходя из общей международной ситуации, соотношения сил в Европе, своих интересов. В литературе эту ситуацию даже рассматривают как В«открытое вмешательство во внутренние дела молодых государствВ»(54). Вмешательством во внутренние дела выглядели советы не подниматься на восстание против турок, согласиться со статусом, которое Россия для них у Турции смогла отстоять, пользоваться милостями и не претендовать на самостоятельность. Милош Обренович почувствовал силу и рвался к самостоятельности, а Россия очерчивала границы дозволенного. Не стоит утрировать выражения. Понять Россию можно. Она не считала Сербию еще полностью самостоятельным государством, поэтому думала, что вправе после всего сделанного указывать Сербии как себя вести. Еще больше можно понять Милоша Обреновича. Милош имел свои устремления, не мог ждать, пока созреют условия, и Россия В«подаритВ» Сербии независимость, он готов был пользоваться любой предложенной помощью даже в ущерб влиянию России в Сербии. Но даже когда Сербия не слушала советов, Россия ворчала, но помогала — закрепить границы, узаконить присоединенные Милошем Обреновичем территории.

В начале 40-х годов кризис доверия к России, полная потеря ее былого влияния в Сербии была связана с ошибками царского двора в отношениях с Сербией. Россия хотела получать признательность за благодеяния и пользоваться своим влиянием. Одновременно она была нерешительна в политике, но строга в указаниях — отношения пыталась строить на В«внушенияхВ». Именно такие инструкции получали русские консулы, работавшие в Белграде. Не имела успеха и миссия барона Будберга, который должен был напомнить сербскому князю о необходимости безусловного выполнения всех повелений русского государя. Переориентация Сербии на другие европейские страны вызывала в России недовольство. Такое положение вещей во многом было связано с именем министра иностранных дел К.Нессельроде, ошибочность политики которого нанесла немалый вред интересам России.

Кредит доверия к России в глазах христианского населения Балкан во второй половине XIX века уже спасал А. М. Горчаков. Редко кто из российских министров иностранных дел осознавал как А. М. Горчаков, что именно Сербии предстояло сыграть особую роль на Балканах. В«Сербия, — говорил он, — станет силою вещей ядром, вокруг которого будет происходить группировка, или точкой опоры для христианских народов, когда они решат стряхнуть оттоманское господствоВ»(55). Сербия была ядром и во всей более поздней истории Балкан. Причем осознание своей роли шло у Сербии изнутри и было проявлением внутренней силы и уверенности в себе, которые часто ошибочно воспринимались как гегемонизм.

В таких сложных условиях хитросплетений европейской дипломатии, интриг и тяжелой борьбы закладывались основы русского покровительства Сербии и Черногории и государственных связей. В их основе лежала единая вера, именно она цементировала отношения маленьких балканских государств и огромной России, которая представлялась естественным защитником единых по вере и языку племен. Однако сотрудничество было успешным, когда прагматический интерес внешней политики России совпадал с внутренними потребностями Сербии и Черногории. В случае же несовпадения этих интересов В«балканцыВ» пыталась найти другие государства, которые бы их поддерживали. Россия в свою очередь активизировала свою политику тогда, когда была заинтересована в конкретных проявлениях союзнических отношений. Тогда актуализировалась консульская деятельность, увеличивались субсидии, оказывалась помощь в просвещении.

Говоря о прагматизме внешней политики России, которая лежала в основе активизации ее отношений, например, с Черногорией, нельзя забывать, что дружба-то окрепла на постоянной помощи и поддержке Черногории, что покровительство основывалось на принципах культурного и религиозного родства. Постоянные государственные субсидии, пенсии, стипендии, единовременные отчисления, помощь книгами, церковной утварью, помощь монастырям и церквам, обучение черногорских детей, прием переселенцев — лишь небольшой перечень того, чем Россия помогала Черногории. И именно это, а также совместные боевые действия против общего врага навсегда остались в памяти народной.

Таким образом, отношения России к христианским народам Балкан были отмечены поступательностью, порой неспешностью, которая выглядела как нерешительность. А осторожность, желание не нарушать хрупкое равновесие или с европейскими дворами, или с Турцией, воспринимались, в частности, в Сербии, как отказ от поддержки и помощи. С одной стороны, российская помощь балканским народам была постоянной, а с другой, недостаточной и непоследовательной, что замедляло национально-освободительные движения славянских и православных народов в первой половине XIX века. При этом можно выявить одну закономерность — как только помощь имела облик благотворительности, отношения оставались на достаточно хорошем уровне, как только Россия пыталась ее перевести в плоскость политического влияния, да еще сделать это влияние постоянным и прочным, Сербия сразу вспоминала об альтернативности внешнеполитических отношений и пыталась освободиться от навязчивого покровителя.

Рассмотрение периода вызревания политики покровительства России славянским народам Балкан позволяет понять и последующие периоды нашей истории. Обратимся лишь к одному примеру, который показывает полное отсутствие альтруизма в наших отношениях. Речь идет о прочтении позиции России в современном кризисе на территории СФРЮ в контексте поставленной в заглавии работы темы.

Если на протяжении XIX — начала XX в. внешняя политика России колебалась между отстаиванием национальных интересов и чувствами необходимости покровительства православным народам Балкан, если после 1918 г. национальные интересы сконцентрировались в вопросе выживания государства и борьбы за существование, заменив В«заветы религииВ» В«заветами классовой солидарностиВ», если даже при Сталине в его политике доминировали государственные интересы, правда, вопрос выживания государства он перевел в плоскость сохранения власти, то с конца 1991 г. российской внешней политикой не руководил ни один из этих принципов — ни В«заветы религииВ» или В«заветы историиВ», ни В«заветы классовой солидарностиВ», ни национальные, ни государственные интересы. Отсутствие четко сформулированных национальных интересов повлекло за собой массу ошибок.

Сегодня в начале XXI в., нам кажется, происходит восстановление одного из утерянных компонентов внешнеполитической стратегии России, а именно — делается попытка сформулировать национальные интересы России. Для прочности внешнеполитической стратегии на Балканском направлении необходимо восстановить ее вторую составляющую, но в чистом виде — утерянные исторические традиции.

Доктор исторических наук
Гуськова Елена Юрьевна

Список источников и литературы

1. Выписка о черногорцах из Записки Коллегии иностранных дел России // Черногорско-русские отношения с 1711 по 1918 г. — Подгорица / М., 1992. — Кн. 1. — С. 43.
2. Краткая хронологическая таблица исторических происшествий Черногории с 1389 по 1820 г. // Там же. — С. 205.
3. Выписка о черногорцах из Записки.., С. 45.
4. Там же: С. 47.
5. Примечание, учиненное Севского полку подпорутчиком Михайлом Тарасовым во время бытности его в Черной Горе 1766 г. // Черногорско-русские отношения.., С. 64.
6. Краткая хронологическая таблица..., С. 207.
7. Донесения С. А. Санковского // Черногорско-русские отношения..., С. 81.
8. Там же: С. 85, 86.
9. Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в первой трети Х1Х в. — М.: Наука, 1997. — С. 11.
10. Там же: С. 16.
11. Донесения С. А. Санковского.., С. 87.
12. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Т. 1. — М.: Политииздат, 1960. — С. 500. Далее — ВПР.
13. ВПР, 2, С. 252.
14. Политические и культурные отношения России..,С. 16.
15. ВПР, 6, С. 357, 520.
16. Заменило Коллегию иностранных дел, созданную еще Петром I.
17. ВПР, 1, С. 49.
18. Упоминается В«албанское побережье, принадлежавшее прежде Веницианским островамВ», Нижняя Албания, другие территории, населенные преимущественно христианским населением, которые получили особый статус по русско-турецкой конвенции 21 марта 1800 г. о статуте Республики Семи соединенных островов и городов Превезы, Парги, Воницы и Бутринто (ВПР, 1, С. 704).
19. ВПР, 1, С. 53.
20. ВПР, 1, С. 516.
21. ВПР, 1, С. 72,54.
22. ВПР, 1, С. 54.
23. ВПР, 1, С. 515.
24. ВПР, 1, С. 500.
25. ВПР, 2, С. 149,150.
26. Росии и Англии.
27. ВПР, 2, С. 154.
28. ВПР, 2, С. 155.
29. ВПР, 1, С. 516.
30. ВПР, 1, С. 520.
31. ВПР, 3, С. 478.
32. ВПР, 1, С. 584.
33. ВПР, 3, С. 728, сноска 309.
34. Краткая хронологическая таблица..., С. 208.
35. Донесения С.А.Санковского.., С. 91.
36. ВПР, 3, С. 706, сноска 201.
37. ВПР, 5, С. 89.
38. ВПР, 3, С. 565.
39. ВПР, 3, С. 573.
40. ВПР, 4, С. 603.
41. ВПР, 2, С. 164.
42. ВПР, 2, С. 78-79.
43. ВПР, 2, С. 79.
44. ВПР, 2, С. 91.
45. ВПР, 2, С. 91.
46. ВПР, 6, С. 431.
47. ВПР, 6, С. 506-507.
48. ВПР, 14, С. 153.
49. ВПР, 15, С. 55.
50. Писмо Ф. М. Раевского А. Д. Блудовой // Черногорско-русские отношения..., С. 262.
51. ВПР, 15, С. 385.
52. История внешней политики России. Первая половина XIX века.., С. 21-22.
53. Гросул В. Я. Реформы в Дунайских княжествах и Россия. — М.: Наука, 1966. — С. 5-6.
54. История внешней политики России. Первая половина XIX века.., С. 311.
55. Цит. по: Никитин С. А. Очерки по истории южных славян и русско-балканских связей в 50-70-е годы XIX. В. — М.: Наука, 1970. — С. 163.